• Религия и общество на Востоке
• 2017 год
• № 1

• Исламская Республика Иран
• реформаторы
• консерваторы
• модернизация
• гендерная ситуация
• новые средние слои

В настоящее время Исламская Республика Иран переживает острый конфликт внутриполитических интересов, выражающийся в противостоянии мусульманского консерватизма и религиозно-политического реформизма, который отражает противоречия между традиционностью и стремлением общества к модернизации. Этот конфликт затрагивает практически все сферы жизни и жизнеобеспечения этого одного из крупнейших государств на Ближнем и Среднем Востоке. Урегулирование этих внутренних противоречий путем проведения реформ в рамках исламского режима станет свидетельством готовности государства идти по пути социального прогресса.

Иранский феномен религиозного государства в развитии

ИРИ представляет собой особую модель развития общества и государства в условиях исламского правления. Религия пронизывает все сферы жизни – политику, экономику, культуру, установлен практически абсолютный контроль духовенства над светскими структурами власти. С момента создания Исламской республики (1979 г.) система демонстрирует способность к трансформации, что способствует сохранению стабильности и противостоянию внутренним и внешним вызовам. Развитие иранского общества идет в русле модернизации «незападного» образца (альтернативной модернизации), т. е. основанной на национальной культурно-религиозной традиции.

За первое десятилетие (1979–1989) в ИРИ был создан уникальный государственно-политический строй, сочетающий теократические принципы и нормы западной политической модели (демократии), упрочивший власть духовенства. Одновременно проводилась культурная революция, утвердившая «революционные исламские ценности» в общественной[1] и духовной сфере и закрепившая традиционные нормы поведения и быта. В сжатые сроки была проведена исламизация социальной жизни. Предпринимались попытки внедрения исламских норм в хозяйственную жизнь страны и строительства «тоухидной экономики». Однако уже к концу 80-х годов стало ясно, что для восстановления страны после восьмилетней ирано-иракской войны и ее дальнейшего развития необходима политика либерализации. Реформы в экономике первой половины 90-х годов, стали попыткой увязать принципы неолиберальной западной модели с «исламскими экономическими механизмами и выработать экономическую модель, более привлекательную для стран с мусульманским населением, чем доказавшие свою эффективность модели европейских стран»[2].

Экономические преобразования действительно открыли иранцам больше возможностей для взаимодействия с мировым сообществом и ускорили тем самым процесс общественной эволюции. Глобализация усилила вовлеченность ИРИ в инновационную деятельность. За последние 20 лет в иранском обществе произошли социальные перемены, среди которых рост грамотности населения, распространение высшего образования и соответственно, рост числа студентов, появление нового среднего класса, укрепление роли женщин, а также изменения в системе массового сознания и образе мысли.

Прагматичный либеральный курс президента Али Акбара Хашеми Рафсанджани (1989–1996) в экономике и внешней политике заложил основы общественно-полити­ческой либерализации. При сохранении всех политических механизмов, закрепленных в Конституции страны (со вне­сенными в нее в 1988 г. изменениями), начался процесс трансформации всех областей политической жизни.

Стоит отметить, что спецификой иранского политического ландшафта с середины 80-х годов стало оформление двух идеологических направлений в исламском политическом дискурсе, что отражало раскол среди духовенства. Разногласия касались экономического и внутриполитического развития страны, внешней политики. Правые поддерживали систему политического устройства Ирана на основе принципа велаят-е факих в том виде, как он был закреплен в Конституции ИРИ, и не поднимали вопрос о необходимости развития демократических институтов. В теологии правое крыло выступало за строгое следование всем традициям шариата и фикха. Их стали называть традиционалистами или консерваторами, и это понятие до сих пор сохраняется в политической литературе страны[3].

Левые, также поддерживая идею велаят-е факих, подчеркивали необходимость развития исламской демократии, идеи справедливости, выступали против имущественного неравенства, были сторонниками государственной или кооперативной собственности (социалиазации), расширения спектра субсидий, всесторонней поддержки малоимущих слоев. Они наделяли духовного лидера правом пересмотра некоторых норм шариата и толкования их согласно требованиям времени, т. е. были приверженцами исламского модернизма.

Усиление противоборства в религиозных кругах в середине 80-х годов отразилось на деятельности организаций духовенства и ассоциированных с ними профессиональных союзов. Этот раскол в лагере духовенства сохраняется до сих пор, однако в начале 90-х годов «левый лагерь» значительно изменил свои позиции, отказался от «левизны» в вопросах экономики и внешней политики и стал проводником идей демократизации, требовал реализации гражданских прав и свобод. Под лозунгами политических реформ накануне президентских выборов 1997 г. сформировалась коалиция реформаторов и прагматиков, которая сумела в результате выборов привести к власти ходжат-оль-эслама Мохаммада Хатами, призывавшего к созданию гражданского общества. 18 политических групп и партий объединились на платформе исламской демократии, образовали «Фронт 23 мая», что и положило начало движению, которое в Иране известно как реформаторское. Идейным штабом движения стала Ассоциация борющегося духовенства (Маджма-е руханийун-е мобаррез) – политическая организация религиозных деятелей.

Консервативный фланг, основой которого стала Партия исламской коалиции и примкнувшие к ней организации, также возглавлялся клерикальной организацией – Обществом борющегося духовенства (Джамее-йе руханийат-е мобаррез). Такое положение отражало политическую специфику ИРИ, когда служители культа стояли во главе процесса создания партийной системы и инициировали такую политическую модернизацию изнутри, которая не вышла бы за рамки исламского режима[4].

В последнее десятилетие рост числа политических партий и организаций, увеличение количества претендентов на депутатские места в меджлисе и местных исламских советах, чрезвычайная активность молодежи в ходе предвыборных кампаний, высокая явка электората на выборах (более 60%) свидетельствовали о повышении уровня политического участия граждан. В ходе парламентских выборов 2016 г. было зарегистрировано более 12 тысяч кандидатов, что превысило количество претендентов на депутатские места более чем в два раза по сравнению с предыдущими выборами 2012 года и в 10 раз – по сравнению с количеством претендентов в меджлисы 1–4-го созывов[5]. Согласно официальным данным МВД, было зарегистрировано 232 политических образования[6].

В большинстве своем политические партии слабы, плохо организованы, и их деятельность ограничивается, в основном, выборными кампаниями. Однако сам факт их присутствия на политической сцене – свидетельство появления публичной сферы в ИРИ и подъема уже более широкого (не только в рамках организаций духовенства) общественного политического интереса к проблемам дальнейшего развития страны. Об этом же говорит и создание общественных, профессиональных, этнических (культурных) организаций, инициировавших начало процесса формирования гражданского общества.

Некоторая либерализация политической жизни привела к ослаблению исламской составляющей, выразившейся в уменьшении влияния религиозных институтов на общество. Политические процессы первого десятилетия XXI в. демонстрируют падение роли организаций духовенства на политическую жизнь, что особо четко проявляется в ходе выборных кампаний. Идет процесс сегментации внутри идеологических течений, обосабливаются наиболее радикальные группировки. Наблюдается смена элит. Во главе партий и формирующихся в ходе выборов фронтов в поддержку консервативных или либеральных кандидатов встают уже отнюдь не представители духовенства. На политическую сцену выходит новое поколение, не прошедшее революцию и войну, которое не готово ориентироваться только на революционные исламские ценности. Поколение, не прошедшее шахские тюрьмы и «священную войну», вкладывает свой смысл в понятие «религиозное государство» и не считает необходимым сохранение тотального контроля духовенства. Пришедшие в политику новые силы в своих СМИ и соцсетях ставят вопрос о необходимости реформирования политической системы, в частности, пересмотре роли Наблюдательного совета (контролирующего соответствие принимаемых меджлисом решений Конституции страны и нормам шариата) в ходе выборных кампаний, ревизии Закона о выборах и Закона о партиях, формировании партийной системы по принципу «правящая партия / партии оппозиции», о внесении изменений в Конституцию. Последние выборы в меджлис 10-го созыва (2016 г.), когда население Тегерана поддержало только кандидатов от умеренно-либерального блока, говорят о готовности населения принять такую систему. В то же время надо признать, что в небольших городах и в сельской местности, при выборе кандидата, оценивают не его связи с тем или иным идеологическим течением, а его клановую принадлежность, личные качества и способность защищать интересы местной общины.

В некоторых кругах религиозного сообщества обсуждается вопрос и о внесении более кардинальных изменений в политическую систему страны с намерением добиться сокращения политического влияния духовенства[7].

Наметившееся внутреннее противостояние

В последние годы стало очевидным, что практика сплочения сил вокруг религиозных организаций уже плохо вписывается в текущий внутриполитический момент. Если в первую четверть века существования ИРИ именно организации духовенства полностью определяли дух описанных двух идеологических течений, то в условиях внутриполитической турбулентности они, хотя и откликаются на все события внутренней и международной жизни, все же не могут найти механизм, который бы способствовал консолидации сил.

Ведущим политическим трендом стало обострение борьбы по линии умеренные либералы vs. радикальные консерваторы, которая по сути отражает противостояние в рамках дихотомии модернизация vs. традиционализм. Первым острым сигналом накаляющихся противоречий стали события после президентских выборов 2009 г. Оппозиционное движение, не признавшее победы кандидата в президенты Мохаммада Ахмадинежада, выступило против его политических векторов: агрессивной внешней политики, насаждения контроля со стороны сил безопасности в политической жизни и возврата к жесткой исламизации в общественной и культурной сфере. Лозунги оппозиции, которую стали называть «зеленое движение», в первый месяц нашли широкий отклик в обществе. Однако произошедший по мере расширения этого движения переход контроля ним в руки радикальных реформаторских групп, связанных напрямую с иранской эмиграцией на Западе, и появившиеся в рядах демонстрантов лозунги свержения исламского режима привели к резкому сокращению его социальной поддержки и жесточайшим репрессиям против всего реформаторского фланга.

Через четыре года коалиция либеральных сил в составе вновь созданных и восстановленных реформаторских партий, прагматиков-технократов и части умеренных консерваторов в условиях ужесточения международных санкций и изоляции Ирана поддержала программу следующего президента – Хасана Роухани. Она была ориентирована на договоренности с международным сообществом, реализацию гражданских прав, свободу СМИ, либерализацию общественной сферы.

Деятельность правительства открыла новый этап политической и социокультурной либерализации. Хасан Роухани, сам инкорпорированный в среду высшего духовенства, выражает интересы нового среднего класса, интеллигенции, молодежи и выступает за более активное участие населения в общественно-политической жизни, за равноправие женщин, освобождение культурной сферы от излишнего контроля со стороны религиозных структур. Четко был поставлен вопрос о признании культурного многообразия этносов, проживающих на территории страны, и преподавании национальных языков в школах и университетах. С улиц городов были удалены патрули нравственности, снизились требования мусульманской морали к одежде и поведению молодежи. В результате ослабления контроля со стороны сил безопасности более свободной стала атмосфера в университетах, они получили право самостоятельно избирать своих руководителей. Появились студенческие организации в противовес исламским союзам и группам басиджей. Стал доступнее интернет, начали работать многочисленные сайты реформаторской ориентации. Тем не менее, многие социальные сети в Иране остаются под запретом, и скорость Интернета вызывает многочисленные нарекания.

Однако любые действия исполнительной власти на пути либерализации наталкиваются на жесточайшее противостояние консерваторов иих сторонников. После заключения соглашения по ядерной программе Ирана с группой 5+1 (СВПД) и усиления взаимодействия Ирана с западными странами внутри страны развернулась кампания обличения проправительственных сил в предательстве идеалов исламской революции, раздаются обвинения в отходе от революционных ценностей, в попытках секуляризации и насаждения западной культуры. Эти круги не воспринимают многочисленные инновации последних лет в Иране и принятые жителями больших городов. Их раздражают кафе с европейской кухней, фаст-фуды, торгово-развлека­тель­ные центры, фитнесс-залы, салоны красоты и модельного бизнеса, рождественские базары[8] и многие другие реалии, характерные для современного общества. Вопреки действиям правительства, они организуют патрулирование улиц, подвергают разгромам модные магазины. Растет число нападений на женщин, нарушающих принятый в Иране строгий хиджаб – норму одежды, оставляющей открытыми только лицо и кисти рук, не облегающей фигуру: зафиксировано даже несколько случаев использования против девушек химических веществ. Радикальные СМИ внедряют мысль, что контакты с западными государствами и влияние элементов западного образа жизни не только «подрывают традиционные устои общества»[9], но и могут привести к изменению исламского режима.

Представители наиболее радикального крыла консервативного фланга, используя исламскую риторику и опираясь на патриотический настрой традиционных слоев, призывают к ужесточению исламской практики, требуют тотального контроля духовенства и КСИР над внешней и внутренней политикой и, в первую очередь, пересмотра СВПД. В политической сфере они выступают за расширение прав верховного лидера и сокращение республиканской составляющей в системе власти[10]. При этом они активно проводят своеобразную индоктринацию населения, пытаясь расширить социальную базу движения, чтобы поставить заслон перед политической либерализацией, секуляризацией общественного сознания и усилением влияния Запада на социокультурную жизнь и бытовую сферу.

Наиболее радикальные религиозные деятели из числа пятничных имамов запрещают проведение политических и культурных мероприятий с участием лиц прореформаторской ориентации. Бывшему президенту и лидеру Ассоциации борющегося духовенства, Мохаммаду Хатами, не разрешают общаться с представителями СМИ. До сих пор не решен вопрос о снятии домашнего ареста с двух лидеров оппозиционного движения 2009 г. – Мехди Кярруби и Мирхосейна Мусави. Периодически налагается запрет на работу реформаторских интернет-сайтов.

Духовенство ряда городов (Мешхед, Дизфуль, Бушер, Шираз и других) запрещает проведение концертов классической и современной музыки, несмотря на разрешение Министерства исламской ориентации[11]. Идет борьба с поп-культурой. Под запрет клерикалов попадают фильмы, даже прошедшие официальную цензуру. Можно привести еще немало других примеров, противостояния двух тенденций.

Отдельные слои населения, в первую очередь, в больших городах, которые уже приняли западный образ жизни, активно протестуют против исламизации. Секулярные тенденции в обществе проявляются в последние годы, в том числе, в особом интересе иранцев к познанию своего доисламского прошлого, знакомству с обрядами и культовыми постройками зороастризма, участию в праздничных церемониях и соблюдению некоторых «огненных» ритуалов.

Мусульманский консерватизм и «женский вопрос»

Особым предметом недовольства радикальных традиционалистов стало поведение иранских женщин, закрепивших свое положение в социальной сфере и уверенно занимающихся политикой и экономикой. Очевидно, что изменение социального статуса женщин, особенно укрепление их роли в общественной жизни, рост авторитета во внутрисемейных отношениях, более широкое присутствие в культурной, экономической и политической сферах можно рассматривать как одно из важнейших достижений исламского правления. Как это ни парадоксально, но в условиях исламского режима в первый же год его существования женщинам были даны избирательные права и возможность быть избранными в парламент. Дочери и жены известных богословов встали в первые ряды борцов за расширение прав женщин. К концу 80-х годов с приходом к власти прагматиков, а во второй половине 90‑х годов – реформаторов, усилилось внимание государства к гендерной политике. Были сняты отдельные запреты на учебу и работу, а возможности социального развития женщин значительно расширены. При президенте был введен специальный пост советника по женским вопросам. Аналогичные должности были учреждены и при руководителях целого ряда министерств. При Высшем совете культурной революции была создан Совет по социально-культурному развитию женщин. В 90-е годы было принято немало законов и правительственных решений по улучшению положения женщин, о защите их гражданских и политических прав. В результате, за три десятилетия уровень женской грамотности увеличился с 35,5% до 80%, а среди городских женщин этот показатель достиг 88%. В настоящее время число учащихся женщин в возрастной группе 15–24 года достигает 97%[12]. Наибольшие изменения за последнее десятилетие произошли в области высшего образования. Девушки составляют 60% поступающих в высшие учебные заведения, а среди студентов их доля составляет 49% а по некоторым специальностям достигает 70%[13].

Рост культурно-образовательного потенциала иранок привел к росту их общественной активности. Зарегистрировано более двух сотен женских обществ. Издается несколько десятков профильных журналов. Женщины являются более активной частью электората. Именно их широкое присутствие в кампании 1997 г. обеспечило победу Мохаммада Хатами. Иранки были и в рядах оппозиции в 2009 г. Они в массе своей поддержали президента Хасана Роухани.

За прошедшие три десятилетия значительно расширились возможности для женщин в экономической сфере. Хотя, по статистике только 16,7% женщин в возрасте старше 10 лет заняты в экономике страны, процент трудящихся женщин постоянно увеличивается[14]. Более 40% всех работающих сосредоточены в сфере услуг, 32% – в промышленности и 26,5% – в сельском хозяйстве. Женщины активно занимаются предпринимательством. Более 25% женщин являются государственными служащими. Важным новым моментом в практике ИРИ стало разрешение женщинам работать в органах судебной власти и даже занимать судейские должности, что абсолютно не допускалось религиозными правоведами как нарушение исламской традиции.

В последнее десятилетие женщины активно пробивают путь к вершинам политической власти; они занимали посты вице-президентов и советников президента, министра, заместителей министров, спикера министерства иностранных дел. Женщины возглавляют местные советы, работают руководителями районных администраций. В 2016 г. впервые женщина была назначена послом. Среди депутатов ныне действующего меджлиса – 14 женщин (6% от всех депутатов), которые формируют свою фракцию и активно отстаивают интересы иранок. Женские фракции действуют практически при всех крупных политических организациях, и на парламентских выборах 2016 г. до четверти всех кандидатов составляли женщины.

В 2016 г. впервые несколько женщин были зарегистрированы кандидатами в Совет экспертов – орган высшего духовенства, который избирает духовного лидера. Правда, ни одна из них не прошла предварительных экзаменов, и очевидная причина тому – отнюдь не в низком уровне знаний, а в нежелании высшего духовенства допускать женщин в этот орган власти. Активистки добиваются разрешения Наблюдательного совета на участие женщин и в президентских выборах. Попытку зарегистрироваться кандидатом первой предприняла в 2001 г. дочь известного религиозного деятеля периода революции, аятоллы Махмуда А. Талегани, однако она получила отказ. В преддверии выборной кампании 2017 г. вновь встал вопрос о допуске женщин к выборам, и многие деятели, вхожие в политические элиты и даже отдельные духовные лица выражают свое положительное отношение к решению этого вопроса. Тем не менее, даже если на текущих выборах духовенство и не позволит женщинам выставить свои кандидатуры, успехи, уже достигнутые ими на пути продвижения в структуры власти, постепенно будут ломать традиционные представления о политическом управлении как строго мужском занятии под контролем духовенства.

Наибольшее противодействие исламских радикалов вызывает практика отказа женщин от следования предписанным нормам одежды или, по крайней мере, смягчения норм хиджаба. Многие иранки, особенно в городах, отказались от длинных и просторных одежд, традиционное в Иране манто свели к коротким и облегающим жакетам и узким брючкам. На головы набрасывается яркая и легкая шаль. В соцсетях все чаще появляются фото женщин с непокрытой головой и в коротких платьях. Причем, такие меры как задержание, штрафы, общественные работы и резкие осуждения, не способны заставить молодежь вернуться к традиционному хиджабу. Надевая яркие одежды, накладывая макияж, иранки таким образом выражают свой протест против жесткой мусульманской традиции. Осознавая потребности современных слоев общества, аятолла Али Акбар Хашеми Рафсанджани[15], ходжат-оль-эслам Хасан Роухани и другие богословы высказывались о необходимости для женщин иметь право выбора.

Приведенные примеры отражают борьбу двух противоположных подходов к роли и месту женщин в обществе – традиционалистского и модернистского. Сторонники первого убеждены, что излишняя вовлеченность женщин в политическую и экономическую деятельность негативно скажется на выполнении семейных обязанностей. Отсюда – требование вернуть женщин в лоно семьи и ограничить ее деятельность медициной и образованием в части обслуживания и обучения женщин. Некоторые представители духовенства призывают запретить им работать в магазинах, кафе, госучреждениях и частных кампаниях[16]. Стоит признать, что и не все женщины готовы идти по пути эмансипации, и еще немало иранок предпочитают разделять традиционные убеждения в том, что женщина должна руководить семьей, оставаться на попечении мужа. Многие из них не чувствуют себя в безопасности за пределами дома, если они одеты не в традиционную чадру (правда, иранский вариант чадры не закрывает лицо).

С точки зрения модернистов развитие общества невозможно без активного участия женщин во всех сферах жизни и без обеспечения равноправия в экономической и социальной сферах. Однако новая социальная роль женщины не получила правового обоснования. Основным препятствием на пути дальнейшего раскрепощения женщин, ликвидации любых форм ее дискриминации остаются нормы шариатского права и исторические традиции страны. Роли женщины исключительно как жены и матери закреплена в Гражданском кодексе страны. И этот факт также остается значительным препятствием для борьбы женщин против дискриминации. Ныне особенно проявилось несоответствие законов, регулирующих семейную и социальную жизнь женщины, той роли, которую в действительности современная иранка играет в обществе. И это положение недопустимо в глазах передовых слоев общества, правоведов, социологов, и некоторых представителей духовенства.

Готов ли режим модернизироваться?

Данные о развитии ИРИ в последние два десятилетия в экономике, социальных отношениях, идеологии (общественной и религиозной мысли), а также культуры отчетливо указывают на конфликт двух тенденций: традиционности и стремлений к модернизации. Их противостояние отражается и в соперничестве двух политических направлений, основное отличие которых заключено во взглядах на вопрос о том, как будет дальше развиваться страна: путем укрепления исламской догмы и возвращения в русло развития, свойственного первому послереволюционному десятилетию, или путем укрепления либерально-демократических тенденций под эгидой исламской республики. В настоящее время исполнительная власть сосредоточена в руках умеренно-либеральных сил, готовых идти и дальше по пути модернизации, реформируя изнутри исламский режим. Благодаря взаимодействию с новым составом меджлиса (в котором пока наблюдается приемлемое равновесие между умеренными и консерваторами) правительству удается проводить свою линию. Однако преобладание исламских радикалов в руководстве судебной власти, в целом ряде структур сложной политической системы страны, а также в КСИР, не позволяет предпринять радикальные шаги на пути углубления либерализации и в значительной степени ограничивает возможности реформ.

В то же время, оценивая общество в целом, можно говорить о реальном существовании социального и культурного многообразия или социокультурной многоукладности. Сегодня уже неуместно акцентировать абсолютное доминирование в иранском обществе исламских ценностей и идеалов эпохи исламской революции. Спектр общественно-политических ориентаций значительно шире. Современные слои, прежде всего молодежь и женщины, становятся драйвером новых веяний. Они готовы принимать инновации и имеют более высокие экономические и социальные запросы, настоятельно требуют дальнейшей демократизации и либерализации, гражданских свобод. Но они не готовы отказаться от всех своих традиционных ценностей, социальных институтов и следовать курсом модернизации, во всем подражая западной жизни. Традиционная ценностная система еще достаточно устойчива, а представляющее ее группы еще сохраняют за собой важное место в обществе. Однако, несомненно, что по мере расширения взаимодействия с современными экономическими и социальными институтами, их консервативная сущность будет постепенно размываться и приобретет некоторую гибридность. Ведь социокультурные сдвиги и политическая эволюция смогут внести серьезные изменения в функционирование различных элементов социальной системы.

Как представляется, в настоящее время в иранском обществе наблюдается активизация публичной сферы на фоне достигших критической массы социокультурных изменений. Содержание общественного дискурса усложняется. Настоятельно выдвигаются требования институционального закрепления произошедших в обществе сдвигов, что могло бы привести к изменению баланса модернизационного и традиционного начал в пользу первого и в государственной системе. Часть стоящего у власти духовенства и модернизированные элиты готовы идти по пути исламского реформизма, сочетая принципы демократии со свойственными иранцам культурными традициями, сохраняя роль религии, как их смыслового ориентира и не изменяя сути исламской политической идентичности.

[1] Подробнее см.: Дорошенко Е.А. Шиитское духовенство в двух революциях: 1905–1911 и 1978–1979 гг. М.: ИВ РАН, 1998. С. 198–207.

[2] Ульченко Н.Ю., Мамедова Н.М. Особенности экономического развития современных мусульманских государств (на примере Турции и Ирана). М.: Городец, 2006. С. 257.

[3] Башарийе Х. Дибачеи бар джамеэшенаси-йе-сийаси-йе Иран. Доуре-йе энгелаб-е эслами (Предисловие к политической социологии Ирана. Период исламской революции). Тегеран, 2008/2009. С. 67–69.

[4] Подробнее о деятельности политических организаций духовенства см.: Раванди-Фадаи Л.М. «Исламское коалиционное общество» как основная консервативная партия в Иране // Ислам и общественное развитие в начале ХХI века. М.: ИВ РАН, 2005. С. 442–445; Дунаева Е.В. Религиозные организации на политическом поле ИРИ // Азия и Африка сегодня, 2013, № 7. С. 29–35.

[5] Выборная кампания 2016 г. в цифрах // Иран во втором десятилетии ХХI века: вызовы и перспективы. М.: ИВРАН, 2016. С. 334.

[6] URL: https://moi.ir/portal/File/ShowFile.aspx?ID=7cf26b05-633c-4c7c-a6a­0-340489b3472a (Дата обращения 15.01.2017).

[7] См.: Дунаева Е.В. Политическая система ИРИ: вызовы либеральной модернизации // Восток-Oriens, 2016, № 1. С. 118–119.

[8] В Иране запрещено ставить елки и устраивать празднества в честь европейского нового года, так как страна живет по своему календарю – солнечной хиджре, согласно которому новый год начинается 21 марта.

[9] URL: http://entekhab.ir/fa/290944 (Дата обращения 12.09.2016) и http://entekhab.ir/fa/291551 (Дата обращения 12.09.2016).

[10] URL: http://www.entekhab.ir/fa/print/181293 (Дата обращения 22.10.2015).

[11] URL: www.fardanews.com/fa/news/561612 (Дата обращения: 15.01. 2017).

[12] Сарщомари-йе омуми-йе нофус ва маскан, 1385 (Всеобщая перепись населения, 2006/2007). URL: www.amar.sci.ir (Дата обращения: 12.07. 2016).

[13] URL: http://isna.ir/fa/91102012099/1 (Дата обращения: 11.09.2015).

[14] Иран дар аине-йе амар (Иран в зеркале статистики). URL: www.amar.sci.ir (Дата обращения: 12.07.2016).

[15] О роли этого богослова в модернизации иранского общества см.: Дунаева Е.В. Кончина А.А. Хашеми Рафсанджани. Что дальше? // Восточная аналитика (Интернет-сайт Института востоковедения РАН), 21.01.2017. URL: http://va.ivran.ru/articles?artid=6139.

[16] Фаалийат-е занан дар магазеха, эдарат ва шаркатха байад мамну башад (Надо запретить женщинам работать в учреждениях, магазинах, кафе и частных компаниях). URL: www.tadbirkha­bar.com/society/8651­6?tmpl=component&pr (Дата обращения: 25. 11.2015).